Я вообще-то очень добрый. Я хочу в саду сидеть, чтобы упитанные, тугие кролики вокруг скакали, гладить их хочу и кормить… А судьба так все поворачивает, что вокруг мудаки, мудаки, мудаки и никаких кроликов! (с)
Д-75 Сириус Блэк. Осенью в парке, Сириус читает стихи, сидя под памятником. (Можно слэш, а не джен). NH!
Джим даже залюбовался другом - сосредоточенным взглядом, быстрыми пальцами, движениями шепчущих губ. И тут, в полной тишине, Сириус прочитал:
Im wundersch?nen Monat Mai,
Als alle Knospen sprangen,
Da ist in meinem Herzen
Die Liebe aufgegangen.
Im wundersch?nen Monat Mai,
Als alle V?gel sangen,
Da hab' ich ihr gestanden
Mein Sehnen und Verlangen.*
- Что-что?
- А, Джим, привет. Это, кстати, не "что", а Гейне. Актуальное, между прочим, для меня сейчас стихотворение.
- Я понял только слово "май". Какая актуальность, Блэк, сентябрь на улице!
- А началось все в мае, - туманно улыбнулся Сириус. - Пойдем, а то Луни нас прибьет.
131 слово без перевода.
*В чудеснейшем месяце мае
Все почки раскры.лися вновь.
И тут в молодом моем сердце
Впервые проснулась любовь.
В чудеснейшем месяце мае
Все птицы запели в лесах,
И тут я ей сделал признанье
В желаньях моих и мечтах. *перевод П.Вейнберга*
Сними мою головную боль...
Молодой человек морщится и прижимает холодные ладони ко лбу - на мгновение становится легче.
Он не любит, когда его видят болезненным - ему кажется, что он приобретает сходство с Нюниусом и своим дорогим хныкающим братцем, когда у него заканчиваются остроты, а задорный блеск глаз угасает. Поэтому он скрывается от мира в глубине старого парка - тут только памятники могут нарушить его одиночество. Если очень захотят.
Он усаживается на потрескавшемся постаменте одного из них - памятника какому-то кудрявому молодому человеку. «Здесь умер Ю. Плинс» - едва можно разобрать на табличке.
- Сожалею, - фыркает Сириус, облокачиваясь на бронзовые ноги бедного Плинса.
Сними мою головную боль.
Кленовым листом - на веки.
Беседовать о человеке
Без умолку мне позволь...
Игла, сверлившая мозг молодого человека, беззвучно обламывается.
Сириус вскакивает с постамента, судорожно вдыхая холодный осенний воздух - ему только что показалось, что чья-то бронзовая ладонь на мгновение коснулась его макушки.
Кто отгадает, что за анаграмма - «умер Ю. Плинс», тот получит... Что-нибудь.
Автор 1, я, кажется, догадываюсь, кто вы)
Автор 2, есть кое-какие мысли, но я сомневаюсь)
не заказчик
спасибо, рад, что понравилось.
Второй автор, вы чудесны. *___* Очень понравилось, и, наверное, когда я узнаю точное значение этой анаграммы, мне понравится еще больше х)) Спасибо вам. Откройтесь?)
заказчик.)
Оба исполнения чудесны)
Тройм, ты, кстати, цени, я все это писал с телефона. И слова вручную считал, и текст стихотворения набивал по памяти х))
собственно, нет нужды говорить мой номер XD
Elly, *ценит х)*
Аффтар №2 - я.)
Приятно, что Вам понравилось...)
Просто уходило лето...
Тридцать первое августа – по календарю еще лето, а по занудному мелкому дождику – уже нет. С подветренной стороны памятника не так холодно, как на ветру.
Бродяга, присевший на ступеньку, жмется к постаменту, что-то бормочет.
“Ты свистни – тебя не заставлю я ждать...”
...Летом семьдесят шестого Джей пообещал разведать обстановку, подготовить родителей и “свистнуть”.
“Ты свистни – тебя не заставлю я ждать”.
Свистнуто было неплохо – Джей прислал вопиллер. Они договорились об этом заранее. Любое другое письмо до Сириуса просто бы не дошло.
“Пусть будут браниться отец мой и мать...”
Хриплый простуженный смешок. Они бранились – о, как они бранились! Наверное. На самом-то деле, он не знает, как они бранились в тот раз – должно быть, переплюнули все, что бывало до этого.
“Ты свистни – тебя не заставлю я ждать!”
Прости, Джей. За двенадцать лет ожидания.
...Черный пес задирает морду навстречу каменным взглядам юной пары – мужчины и женщины с ребенком на руках – и еле слышно подвывает-стонет-скулит:
“Ты сви-и-истни...”
И встряхивается.
Не время свистеть.
- По совести скажи: кого ты любишь? Ты знаешь, любят многие тебя. Но так беспечно молодость ты губишь, что ясно всем - живешь ты, не любя. Херня, Джейми! Херня все! Это ведь не про меня, Сохатый, я другой совсем. - Сириус присасывается к бутылке, в два глотка допивает ее и выкидывает в золотистые влажные листья. - Ты ничерта не понимаешь, Джейми, не видишь нихера кроме нее. Как тот актер, который, оробев, теряет нить давно знакомой роли, как тот безумец, что, впадая в гнев, в избытке сил теряет силу воли, - так я молчу, не зная, что сказать, не оттого, что сердце охладело. Нет, на мои уста кладет печать моя любовь, которой нет предела. - Сириус вцепился в волосы и хрипло засмеялся - Пошел ты нахер, Джейми! И баба твоя пошла нахер со своими маггловскими поэтами.
У ног Сириуса желтые осенние листья мешались с белыми, вырванными из книги.